Главная » 2008 » Февраль » 6 » Русский дом барона Фальц-Фейна
13:41 Русский дом барона Фальц-Фейна | |
| Русский дом барона Фальц-Фейна В Швейцарии есть дом, где всегда рады гостям из России. Его знаменитый хозяин барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн – потомок старинного рода Епанчиных, покинувший страну в детском возрасте с родителями, на всю жизнь сохранил любовь к родине. Его коллекция русского искусства, наряду с имеющими художественную и историческую ценность предметами, включает и немало просто памятных вещей, сохраняющих дух имперской эпохи. В гостевой книге барона Эдуарда Александровича Фальц-Фейна – автографы многих известных людей, которые нашли на вилле «Аскания-Нова» атмосферу настоящего русского гостеприимства. Барон Фальц-Фейн, человек широкой души, автор благотворительных проектов, меценат вернул в Россию большое количество художественных ценностей и исторических архивов. Гости Каждый русский, приезжая в Швейцарию, считает своим долгом побывать у барона Фальц-Фейна на его легендарной вилле «Аскания-Нова». Многие туристы приезжают без приглашения и говорят: «Я из России». «А что ти хочешь, – спрашивает хозяин почти без акцента, но с очень мягким звуком «т», что звучит по-детски и очень забавно, – «Ничего. Встретиться с Вами», – «Ти хочешь посмотреть на мою рожу? – шутит барон, – ну заходи, чай готов». Ворота в гараж, через который можно зайти в дом, пока поток посетителей не стал слишком большим, всегда были открыты. И сам Эдуард Александрович поражал всех своим гостеприимством, широтой души и чувством юмора. Накрывался стол – чай в чашках с фамильными гербами, подавались холодные закуски, лосось с лимоном, швейцарский сыр, шоколад Lindt . За окнами столовой – панорама альпийских гор, а внутри дома – русские картины, скульптурные бюсты царей, золотые подсвечники с двуглавыми орлами… Настоящий музей русского быта в имперском стиле. Одними из первых виллу посетили Сергей Михалков, Агния Барто, Сергей Бондарчук, Илья Зильберштейн, Юлиан Семенов, приезжали корреспонденты ТАСС, дирижеры, космонавты, чемпионы по фигурному катанию, шахматисты. В книге для гостей первые записи по-русски начинаются с 70-х годов, когда с эмигрантами встречаться было запрещено, а барону, как «врагу народа» не давали разрешения приехать на родину. И каждый русский для него был желанным гостем, от которого он узнавал, что происходит в нашей стране. Особенно ему дорога дружба с Юлианом Семеновым, который приезжал часто, когда он как корреспондент «Литературной газеты» работал в Бонне. На вилле «Аскания-Нова» они создавали грандиозные проекты. Основали Международный комитет по возвращению русских художественных ценностей. В него входили Жорж Сименон, Георг Штайн, Марк Шагал, Джеймс Олдридж. В основном их усилия были сосредоточены на поиске Янтарной комнаты, которую так и не нашли, потратив колоссальное количество средств и времени – более двадцати лет. Георг Штайн потерял все свое состояние на экспедиции, разорился и покончил жизнь самоубийством. Барон с горечью вспоминает об этом: «Милейший был человек. Он хотел доказать, что в Германии не все были нацисты, что были хорошие немцы. Мечтал восстановить справедливость – вернуть России награбленное. И мы многое нашли, например, целое собрание икон из Псковских церквей, чудные картины из русских музеев, массу документов. За неделю до смерти он был у меня, рассказывал, что бизнес не ладится – он имел сад и торговал яблоками, – что не знает, как жить дальше. Я тогда уезжал и не мог оставить его в таком состоянии у себя дома одного. Отвез его на автомобиле до Германии и сказал: «Вернусь, помогу тебе». Больше я его не видел, он умер ужасной смертью, пошел в лес и сделал себе харакири. «Шпигель» предложил хорошие деньги за его архив по Янтарной комнате. Его сын позвонил мне и сообщил, что они предлагают 100 тысяч марок, я сразу поехал к нему, купил весь архив и подарил Фонду культуры Калининграда. Все мои друзья по Янтарной комнате ушли из жизни, остался я один. Гибель Георга так на меня подействовала, что я реши прекратить поиски и приложил усилия к ее восстановлению в Царском селе. Ведь русские реставраторы – лучшие в мире, и я стал им помогать. А за настоящую Янтарную комнату я объявил приз – полмиллиона долларов получит тот, кто найдет ее или хотя бы ее фрагмент. Но до сих пор деньги так и лежат в банке… Между бароном и Юлианом Семеновым были удивительные отношения, они восхищались друг другом, придумывали азартные идеи и старались воплощать их в жизнь немедленно, вовлекая громадное количество союзников в дело, пробуждая в них лучшие чувства. Барону приходилось убеждать русских эмигрантов, обиженных на советскую власть, помогать России. А Юлиан Семенов изображал барона на родине как «нашего» человека. В фильме, снятом по его книге «Лицом к лицу», барон представлен как «красный граф» (эту роль исполнял аристократичный Стржельчик), который вопреки проискам буржуев скупает сокровища на вражеских аукционах и передает на родину. Конечно, по законам детективного жанра, эта интрига двигала сюжет, вызывала доверие к автору и его необычному герою. Но это представление о бароне не соответствовало действительности. Никто на Западе ему не мешал искать русские сокровища; есть деньги – плати и делай с вещами, что хочешь. И барон покупал раритеты, а Юлиан Семенов возвращал их через наши посольства домой. О том, как все происходило, Эдуард Александрович рассказывает эмоционально, с подробностями, как будто это было вчера. «Юлиан приехал и говорит: «Эдуард! Ты будешь героем, если купишь ковер». – «Какой ковер?» – «Завтра во Франкфурте будет аукцион. Лот №15 – царский ковер, подарен персидским шахом Николаю II в честь 300-летия Дома Романовых. На нем в полный рост царь, царица и наследник Алексей. Уйдет в Японию, если не купишь». – «У меня сезон, полно туристов. Как я могу оставить мои магазины сувениров? Ко мне по сорок автобусов приезжает – 2000 человек в день! Чтобы тратить деньги на русское искусство, я должен их зарабатывать». – «И зарабатывай. А я поеду во Франкфурт на аукцион и буду за тебя торговаться. Ты только сиди у телефона, а как пойдет ковер, будешь делать ставки». Так мы и сделали. Я помню, что уплатил тогда 40 тысяч долларов – по тем временам громадные деньги, хотя тогда русским искусством мало кто интересовался». Думаю, барон, понимал, что именно присутствие на аукционе Юлиана Семенова – причина ажиотажа, сам он – опытный бизнесмен, знающий правила поведения на торгах, купил бы царский ковер, может быть, даже по стартовой цене. Но Юлиану Семенову, королю детективно- авантюрного жанра нужно было событие, интрига и непременная борьба светлых и темных сил: «Меня читают, потому, что я все утрирую. Факты – это скучно, нужно показывать правду как можно ярче. Там, где никто не проверит, можно врать. Зато все прочтут». Эдуарда Александровича забавляли и увлекали его откровения, и до сих пор он часто повторяет, что более интересного человека в своей жизни не встречал. Они друг с другом отлично ладили. Барон уходил с утра в свой офис, а Юлиан Семенов весь день стучал на машинке в гостиной. В спальню на втором этаже он не поднимался, так и засыпал за машинкой на кожаном диване напротив камина. Здесь, в «Аскания-Нова», он придумал свою газету «Совершенно секретно». Здесь у Фальц-Фейна и Семенова родилась идея вернуть на родину прах Федора Шаляпина. Юлиан сказал барону: «Не будем откладывать. Звони сыну Шаляпина в Рим, пусть приезжает и пишет письмо, что он не возражает. Он твой друг, тебе не откажет». Федор Федорович Шаляпин приехал. Поразительно драматической внешности человек, актер, снимался в Голливуде… Длинный худой старик, с тяжелыми седыми бровями (лицом похожий на отца, каким он лежал в гробу) изучал строгим взглядом Юлиана Семенова, ничем не выдающегося на первый взгляд, одетого очень небрежно, с хитрыми глазами, бритоголового. Он ему совсем не понравился: в Советском союзе никому визу не дают просто так, значит – из КГБ. Но письмо составили, барон уговорил: «Не ругай его, Федя. Разве ты не видишь, он такой же русский, как мы с тобой – большой патриот». С письмом барон поехал к Жаку Шираку, мэру Парижа, которого хорошо знал, и получил согласие на перезахоронение праха Шаляпина. Но о том, что оно состоялось на Новодевичьем кладбище, барон узнал совершенно случайно – из местной газеты в Монако. Чиновники «забыли» пригласить и Юлиана Семенова. Федор Федорович Шаляпин приезжал на виллу «Аскания-Нова», когда хотел. В последние годы занялся своим архивами, которые годами накапливались в беспорядке, и никто ими не интересовался, да он их никому и не доверял. Наблюдал за тем, как его друг разбирается со своими бумагами, знал, что он передает в Россию картины, рукописи, документы, а сам не решался следовать его примеру. Он не мог забыть, как в советской прессе травили его отца. В письмах к барону он не стеснялся в выражениях, они полны язвительной насмешки в адрес «Советов», а ругаться он умел, замечательно знал русский язык, как и итальянский, и английский, и французский. После поездки в Россию он все же переменил свое отношение и подарил некоторые свои вещи театральному музею им. А.А. Бахрушина. Барон любит вспоминать, как приезжал Федя. «Закинет в мешок бумаги и на автомобиле – в Вадуц. Он готовил шашлыки у меня в саду, а я борщ. И многое вспоминали за ужином. Такой был умница, чего только он не знал. А как рассказывал, всех мог изобразить! Талант от отца у него был. Уникальный человек. Вместе не скучно было возиться с документами. Вот здесь мы сидели за столом в столовой – Федя на одном конце, я на другом. А однажды он не захотел ничего делать, бросил у меня все кучей свои бумаги, сказал: в следующий раз. И больше не приехал. Умер у себя дома в Риме. Наследников не было. Чудные картины Коровина, Кустодиева, Нестерова получила его подружка Белла Левенсон. Россией она никогда не интересовалась, все продала. Печально…» – «А что стало с этими бумагами?» – спрашиваю я. – «Долго не мог на них смотреть. Отнес вниз, в подвал. Когда собрался в Петербург и купил в дар бронзовый отлив руки Шаляпина, то подумал, что музею будет приятно иметь что-то и от сына. Но я увидел, что это не та тема: интимные письма, фотографии голеньких девочек. Очень хорошеньких. Федя до конца жизни интересовался женщинами. Но я придумал следующее – поехал в Рим и купил у Беллы Левенсон чемоданчик с его вещами, которые были для нее – просто барахло. Я открыл и ахнул, там была рубашка Шаляпина-отца, о которой Федя мне рассказывал». Имя Сергея Лифаря, у которого горячо билось сердце при воспоминании о России, очень дорого барону. Дружба у них завязалась еще во время их пребывания в Париже. А потом, когда Лифарь поселился в Швейцарии в Лозанне, они особенно стали близки. Он приезжал в Лихтенштейн и останавливался всегда у барона Фальц-Фейна. Мечтал даже переехать в Вадуц, чтобы создать школу танца. С этой целью он перевез в Швейцарию свою богатейшую театральную коллекцию. Но несмотря на его мировую славу, на то, что он был главным балетмейстером Гранд Опера в Париже, никто не воспользовался этим предложением. Ни Лихтенштейн, ни Монако, ни Швейцария. Ему нужны были средства, чтобы сохранять тот стиль жизни, к которому он привык, когда много зарабатывал. Поэтому он по частям время от времени распродавал свои сокровища на аукционах. Барон страдал от того, что уникальная библиотека, основу которой составляли книги, собранные еще Дягилевым, попали на торги в Sotheby’s в Монако – часть из них он купил и передал на родину Лифаря в Киев. Некоторые экземпляры книг барон оставил себе, и в его библиотеке я видела удивительные раритеты с экслибрисом Лифаря или с его автографом. Например, издание Кутепова «Царская охота». На аукционе Сhristie’s в Лондоне в конце 2004 года она оценивалась в 50–70 тысяч фунтов стерлингов, а продана была за 25 тысяч. Библиотека барона, как и его Guest Book, показывает круг его друзей и гостей. Многие книги – с дарственными надписями. Старинные русские фолианты, эмигрантские издания, зарубежные книги о России. Юбилейный альбом к 100-летию Пажеского корпуса в двух томах (не поднять и двумя руками – такой громадный) лежит на виду. Достался от деда, генерала Николая Алексеевича Епанчина, который был директором Пажеского корпуса. «Вот мой дедушка, – показывает барон портрет, открывая альбом. В России он воспитывал пажей – элиту российского общества. В эмиграции единственным его пажем был я. Дедушка научил меня русскому языку, русской истории, и это он виноват в том, что я так люблю Россию. Несмотря на то, что нас лишили гражданства, все имущество отобрали, бабушку зверски убили… Меня всегда гнали из советского посольства, но у меня никакой обиды нет, в одно ухо влетает, в другое вылетает. Русские эмигранты меня так ругали: ты дурак, помогаешь им, а что они с нами сделали?.. Но я перевернул страницу. Что было, то было. Родина тут ни при чем, все пострадали от этой проклятой революции – и те, кто уехали, и те, кто остались. В конце концов все увидели, что я был прав. Теперь многие полюбили Россию. Купили в Петербурге себе квартиры и княгиня Васильчикова, и князь Шаховской, и князь Юрьевский – единственный прямой потомок Александра II. Живет он недалеко, под Цюрихом; когда с женой Катей они едут кататься на лыжах в горы, то навещают меня. Он был еще совсем юный, когда я впервые привез его в Россию. Мы попали в путч, под нашим отелем «Москва» шли танки… Я отдал князю бюсты Александра II и гравюры его эпохи. Пусть украшает свою квартиру в Петербурге. Удивительно, но он выбрал район рядом со Спасом на Крови, построенного на месте гибели своего предка. Такая наша история. Коллекция Два года назад барон попросил меня составить каталог его коллекции, как это делается в Sotheby’s. Автор, название, техника, размеры, происхождение – последний пункт самый интересный, и я с удовольствием занималась этой работой. В начале следовал рассказ барона, где он купил ту или иную вещь, за сколько, у кого, и тому как досталась. А затем надо было в архиве барона найти соответствие сказанному по документам. И, конечно, необходимо было снять со стены картину или икону, найти на обороте исторические знаки – печати, надписи, музейные или выставочные этикетки. В который раз поразила меня память барона: в девяносто лет он помнил все. Но главное – это был готовый для публикации рассказ. Профессиональная работа репортером в Париже в молодые годы наложила отпечаток на его речь – быструю, емкую, точную и эмоционально интонированную. В ушах звучит его голос со всеми нюансами его неповторимой лексики. Вот его рассказ о ковре Лемерсье, который висит в его спальне в изголовье кровати. «Я сплю на Красной площади! Надо мной – уникальный русский собор Василия Блаженного. Патриархия заказала его знаменитой французской фабрике Лемерсье. Был продан большевиками в 20-х, я его купил в 1953 году на аукционе в Ницце в Sale Provana. В левом углу внизу выткана дата «1881» и подпись «Lemercier» (барон продиктовывает по буквам все имена собственные по отработанной журналистской привычке). На самом деле подпись справа, а у меня – слева: я повесил его наизнанку, чтобы сохранить краски. Рисунки, акварель тоже боятся света, но их наизнанку не повесишь, а ковер – пожалуйста, я это сам выдумал, чудак такой! Здорово, а?» Кровать в спальне барона закрыта тяжелым покрывалом из шелка слоновой кости с узором из вологодских кружев – это подарок императрицы Александры Федоровны фрейлине Вырубовой. По левую сторону от кровати висят иконы с лампадкой – Спаситель, Богоматерь и любимые русские святые – Никола Угодник, Георгий Победоносец. Эти домашние образа достались Эдуарду Александровичу после смерти матери и дедушки. По правую руку висит ковер, изображающий Федора Алексеевича с державой и скипетром. В картушах вышито старославянскими буквами житие одного из первых царей династии Романовых. «Откуда у меня все эти прелести?», – сам задает себе вопрос барон. И сам отвечает: «У меня несколько ковров с русской вышивкой – эти вещи коллекционеры не собирают: они очень редкие, их трудно найти, и за ними надо ухаживать. Хранить их не умели, и в частных руках остались единичные экземпляры. Четыре мне достались от одного русского эмигранта Пьяновского, который жил в Ницце, как и наша семья. К нему они попали от двух сестер княгинь Шабельских. До войны 1914 года их знаменитое собрание поехало за границу в Лондон на выставку «Художественное шитье XVII – XIX веков» и не вернулось. Пьяновский, профессиональный реставратор – он служил в Музее Александра III в Москве – их все время приводил в порядок, пропитывал какими-то химикатами и получил по завещанию сундуки с сокровищами. Ковры, старинные кружева, шитые золотом и серебром платки, пояса, кокошники с узорами из жемчугов, сарафаны, в которых при Екатерине разгуливали русские красавицы по праздникам, и еще, я помню, он показывал мне сотню, не меньше, образцов заграничных тканей. Все это он получил с условием – вернуть коллекцию на родину. Он жил еле-еле, с хлеба на воду, но ничего не хотел продавать. Я его умолял, продай хотя бы этого маленького Михаила Архангела, который у меня рядом с иконами висит в спальне: нет! А в конце жизни он увидел, что ничего в России не меняется, и он продал мне кое-что. Я ему обещал, что никогда продавать его вещи не буду, повешу у себя, чтобы чувствовать себя в России. До того как он умер, он нашел надежного человека – графа Толстого-Милославского и ему доверил коллекцию Шабельских. Граф дожил до перестройки и в 1991 году привез ее в Москву, и она попала в Музей декоративно-прикладного искусства на Делегатской улице». Стоит упомянуть о жемчужине коллекции Шабельских, которая в музей не попала – это редкой красоты вышитый ковер с цветочным орнаментом, двуглавыми орлами и райскими птицами, который висит у барона на перилах лестницы на втором этаже. Там всегда полумрак, дневной свет не тревожит ни картины, ни этот ковер. Выполнен он золотошвеями Московской губернии по случаю коронационных торжеств в 1882 году. По свидетельству Пьяновского, он был послан под ноги Императору Александру III и Государыне Императрице Марии Федоровне во время их выхода после коронации из Успенского собора в Кремле. Из царских вещей барон унаследовал несколько предметов, находившихся некогда в Зимнем дворце – большую малахитовую шкатулку, украшенную золоченой бронзой с легко узнаваемым вензелем Александра III в древнерусском стиле (она стоит у него при входе в дом на тяжелом сундуке – в ней хранятся визитки гостей). В 1975 году барон Фальц-Фейн вместе с Сергеем Лифарем поехал на аукцион Sotheby’s в Монако – Лифарь тогда продавал свои вещи; барон, который стал к тому времени «сувенирным королем», мог себе позволить царские покупки. В Зимнем дворце висел когда-то «Портрет Цесаревича в младенческом возрасте» Т.А. Неффа. На нем изображен будущий Николай II в возрасте всего двух месяцев. Этот портрет куплен на аукционе в Ницце в 1970 году. До сих пор крутятся на аукционах осколки имущества Аничкова дворца, чаще всего предметы декоративно-прикладного искусства. На виллу «Аскания-Нова» попал «Портрет Павла I» Жана Вуаля; на его обратной стороне сохранилась бирка с надписью: «Аничков дворецъ, 2-я приемная». Четко читаются две печати Германии – одна из них Берлинской таможни, через которую прошло неисчислимое количество художественных ценностей императорской России. Французская надпись свидетельствует о том, что картина выставлялась в Академии живописи в Париже. Комментарий Эдуарда Александровича очень любопытен: «Князь Георгий Юрьевский мне сказал, что в его личном архиве есть фотография, подтверждающая, что «Павел I» висел в приемной Александра II. Вуаль написал также портрет Екатерины II и ее друга графа Орлова. Он был очень ловкий француз, прибыл в Петербург в качестве актера, а сделался придворным живописцем, прославился и в России, и во Франции. Стал академиком. Действительно, в художествах он был ученый парень. Чудная живопись, как эмаль гладкая и прочная – никакой реставрации не надо. (А вот Малевич весь осыпается!) В 20-х мой «Павел» попал в Берлин, на аукцион. Его тогда купил граф Георгий Коцебу. А потом он перешел к его племяннику графу Илье Ивановичу Толстому, который был представителем Air France в СССР, в Москве». Граф в конце 60-х продал этот портрет барону вместе с двумя другими замечательными картинами –«Портретом Кутузова» Ж. Доу и «Портретом Кутузовой» Э. Виже-Лебрен. Доу изобразил фельдмаршала в полный рост, снять такое полотно с тяжелой резной рамой с навершием в виде короны было не просто, но на обороте была записка, на которой сохранился машинописный текст, составленный графом Толстым: «Жорж Доу (1781-1829), английский художник, создавший Портретную галерею героев Отечественной войны 1812 года. Портрет Михаила Илларионовича Кутузова. Холст, масло, 80х116 см. Портрет хранился в семье Кутузова, в доме на Французской набережной, 30, в Санкт-Петербурге, затем перешел к старшей дочери Прасковье Михайловне, вышедшей замуж за сенатора Матвея Федоровича Толстого (1772-1815). Их сын Павел Матвеевич получил право носить двойную фамилию Толстой-Голенищев, чтобы подчеркнуть принадлежность к роду прославленного полководца. Из России портрет попал в Париж и хранился у Екатерины Дмитриевны Голенищевой-Толстой (урожденной Андриони). Граф Георгий Коцебу купил портрет в Ирландии у ее внука. После смерти графа портрет наследовал его племянник, граф Илья Иванович Толстой». «Я очень горд, что у меня не только есть портрет Кутузова, но и его супруги, – рассказывает барон, в это же время давая мне указания, как лучше его сфотографировать. – «Снимай со стены и неси на улицу, в доме ничего у тебя не выйдет, я знаток – был придворным фотографом у князя Лихтенштейна. Сколько я снимал рубенсов и хальсов из его коллекции! А потом продавал открытки. Но слушай про Кутузова. Все знают, каким был победитель Наполеона, но на что была похожа его жена, никто представить не может. Красавица была, можешь убедиться». Портрет жены Кутузова княгини Екатерины Ильиничны также несет на себе исторические приметы. Перевернув его, я прочитала следующее: «Историч. Выставка Портретов. 1905. Портретъ Кн. Голенищевой Кутузовой, Смоленской. Собственность Тучкова Николая Николаевича. Спб, Французская наб. 30». Жирным черным карандашом на раме вверху написано «Соб. Н.Н. Тучков кв. № 66». Сохранился также инвентарный номер – 2193. «От графа Толстого я узнал, что картина была на знаменитой выставке исторических портретов в 1905 году, которую устроил Сергей Дягилев в Таврическом дворце. Оба портрета висели в доме Кутузова. От родителей они перешли к младшей дочери Кутузова Дарье Михайловне, которая вышла замуж за Федора Петровича Опочинина, шталмейстера, члена Государственного Совета. Затем владельцами стала семья Тучковых. Правнучка Екатерины Ильиничны Голенищевой-Кутузовой – Екатерина Константиновна Опочинина вышла замуж за Николая Павловича Тучкова. А Тучков Николай Николаевич – их единственный сын. И вот что интересно! Его дед Николай Алексеевич Тучко погиб как герой при Бородине – с него Лев Толстой рисовал своего Андрея Болконского в романе «Война и мир». Сегодня таких уникальных портретов на аукционах не найдешь», – закончил свой рассказ Эдуард Александрович. А потом добавил: «Нет ничего интереснее русской истории». | |
| Просмотров: 2045 | | |
| Всего комментариев: 0 | |